Я поинтересовался, кому он собирается молиться, и на это он ответил:

– Я буду молиться Одину, и Фрейе, и Тору, и Вирд, и еще нескольким богам, от благосклонности которых зависит, будет ли твой путь безопасным.

Все перечисленные им имена принадлежат норманнским богам. Я на это ответил:

– Я верю в одного бога, имя которому Аллах, всемилостивый и всепрощающий.

– Я это знаю, – сказал Хергер. – Может быть, в твоей стране одного бога достаточно, но только не здесь; у нас много богов, и у каждого из них своя власть, так что я буду молиться за тебя каждому из них.

Я поблагодарил его за это. В том, что за тебя молится кто-то из неверных, нет ничего плохого, если, конечно, эта молитва возносится от чистого сердца, а в искренности Хергера мне сомневаться не приходилось.

Хергер давно знал, что моя религия отличается от верований его народа. По мере того как дело шло к расставанию, он стал задавать все больше вопросов о моей вере и религиозных убеждениях. При этом он старался застать меня врасплох, задавая вопросы совершенно неожиданно. Я понял, что он по-своему испытывает меня, как в свое время Беовульф решил проверить, правду ли я сказал, будто умею писать. Но я всегда отвечал на вопросы прямого и простодушного викинга так, как требует того моя вера. Логичность, связность и единообразие моих ответов, казалось, еще больше сбивали Хергера с толку. Как-то раз, сделав вид, будто впервые интересуется этим вопросом, он вдруг ни с того, ни с сего спросил:

– А твой бог Аллах – какой он? Какова его суть?

На это я ответил:

– Аллах – единый Бог, всемогущий, всевидящий и всеведающий. Он правит всем миром.

Разумеется, эти слова я неоднократно говорил Хергеру и раньше.

Через некоторое время Хергер спросил меня:

– Скажи, неужели тебе никогда не приходилось разгневать этого Аллаха?

Я же ответил:

– Я бываю грешен перед Ним, но Он всемилостивый и всепрощающий.

Хергер уточнил:

– Он милостив, когда это соответствует его намерениям?

Я сказал, что это так, и Хергер надолго замолчал, осмысливая мой ответ. Наконец, покачав головой, он сказал следующее:

– Нет, риск чересчур велик. Нельзя полностью доверяться никому и ничему – ни женщине, ни коню, ни оружию и ничему вообще.

– Но я в него верю, – сказал я.

– Тебе виднее, – ответил мне на это Хергер. – Человеку вообще мало что известно. А меньше всего мы знаем о том, как устроено царство богов – как они живут и что делают.

Таким образом я понял, что Хергер никогда не обратится в мою веру, как и я – в его языческие верования. Мы расставались, прекрасно отдавая себе в этом отчет. Должен признаться, что мне было очень тяжело расставаться с Хергером и остальными воинами, и на сердце у меня лежала печаль. Хергер явно чувствовал то же самое. Прощаясь, мы положили руки друг другу на плечи, а затем я решительным шагом поспешил взойти на борт черной ладьи, которая понесла меня по волнам к стране Данов. Я еще долго стоял на корме, глядя на удаляющиеся берега страны Венден и на возвышающийся над прибрежным обрывом великолепный дворец Харот. Потом я отвернулся и стал смотреть вперед, в безбрежный океан. Затем случилось так...

На этом месте рукопись обрывается. В оригинале последние слова текста – «nuncfit», и совершенно ясно, что повествование Ибн Фадлана не заканчивалось на описании момента отъезда. К сожалению, мы вынуждены смириться с тем, что последняя часть рукописи безвозвратно утрачена. Этот факт представляется очевидным, и тем не менее каждый из переводчиков повествования Ибн Фадлана счел своим долгом прокомментировать столь странный и неожиданный финал столь долгого рассказа. Судя по вводному обороту, от нас остались скрытыми как минимум события, непосредственно последовавшие за отправкой автора в обратный путь, а вполне возможно, и достаточно пространное описание еще множества выпавших на его долю приключений. Тем не менее мы должны признаться себе в том, что узнать что-либо новое о событиях, сведения о которых за прошедшую тысячу лет были утрачены, нам уже никогда не удастся.

Как совершенно справедливо указывает Уильям Хоуэллз, лишь в очень редких случаях какое-либо живое существо умирает в таком месте и в таких условиях, что его останки сохраняются в виде окаменелостей в течение веков и тысячелетий. В особенности это утверждение справедливо для мелких, хрупких сухопутных животных, к каковым относится и человек. Вследствие этого находки окаменелых останков древнего человека и его предков чрезвычайно редки и представляют собой большую ценность.

Изображенные в учебниках схемы «родового древа человека» дают школьникам ложное представление о том, что этот ключевой вопрос науки вполне ясен и решен; на самом же деле это древо пересматривается и переосмысливается каждые несколько лет. Например, его ветвью, вызывающей наибольшее количество споров и противоречивых суждений, является та, которая некогда была обозначена как «неандертальский человек».

Этот термин берет свое название от долины реки в Германии, где впервые были обнаружены останки данного типа человека. Это произошло в 1856 году, за три года до первой публикации Дарвином своего труда «Происхождение видов». Викторианский мир не пришел в восторг от этих останков. Общественное мнение в первую очередь было шокировано примитивностью и обезьяноподобностью предполагаемого внешнего вида неандертальского человека; по сей день само слово «неандерталец» является в общем представлении синонимом всего того, что есть в человеческой натуре животного, грубого и первобытного.

Научный мир вздохнул с облегчением, когда большинство ученых сошлись на том, что неандерталец «исчез с лица земли» примерно 35 000 лет назад, и его место занял кроманьонский человек, чьи останки на радость современным ученым и общественности демонстрируют, как принято считать, куда большую развитость с точки зрения интеллекта и даже некоторую утонченность внешнего вида, в особенности по сравнению с черепно-костными останками неандертальца, свидетельствовавшими о его кровожадности, неразвитости и звероподобии. В научных кругах доминирующее место занял постулат о том, что представляющие собой более позднюю и высокую степень развития кроманьонцы в свое время истребили неандертальцев.

Объективности и полноте исследований препятствует тот факт, что в нашем распоряжении имеется очень мало находящихся в хорошем состоянии останков неандертальца – из более чем восьмидесяти известных фрагментов скелетов лишь десять-пятнадцать сохранились достаточно полно и к тому же могут быть датированы настолько достоверно, чтобы проводить серьезные исследования. Следует признать, что в настоящее время мы не можем с уверенностью судить о том, каков был ареал обитания этого предка человека и когда именно и по каким причинам он вымер. Кроме того, исследования его скелета и черепа, проведенные в соответствии с более современными методиками, поставили под сомнение существовавшее с викторианской эпохи представление о его чудовищном, получеловеческом внешнем виде.